Материал подготовила Алла Шарко
Спектакль театра “InZhest” “Доступ к телу” был показан минскому зрителю трижды, в последний раз я посмотрела его на Минской “Пластформе-2015”. В следующий раз его покажут в октябре этого года в рамках фестиваля “ТЕАРТ”. А вот премьера “Доступа к телу” состоялась в 2010 году, спектакль появился к 50-летнему юбилею Вячеслава Иноземцева, художественного руководителя театра, его режиссера и актера. Многое изменилось за 5 лет: и в мире, и в зрителе, и в спектакле. Об изменениях, поиске собственного тела мы поговорили с Вячеславом Иноземцевым накануне его 55-летия.
Алла Шарко: О спектакле написано многое: это и спектакль о спектакле, и биографическая фантасмагория. Ка вы сами определяете его?
Вячеслав Иноземцев: Я не люблю оформлять все в слова — я же не поэт и не писатель. Но иногда мне удаются какие-то вещи: точно придумать названия спектаклей. Но в целом я не любитель определять, хотя название — это важно. Мало того, что это реклама, оно должно привлекать, но должен быть еще какой-то скрытый смысл, как в имени — раньше ведь имя давали человеку не просто так.
А.Ш.: “Доступ к телу” — название можно интерпретировать по-разному…
В.И.: И в этом есть то, что привлекает. Хорошее название — то, где есть много смыслов, как и в самом спектакле, в первую очередь. Я стараюсь, чтобы смыслы противоречили друг другу и даже сталкивались.
А.Ш.: Как ты собираешь материал для спектакля?
В.И.: Всегда по-разному. Были спектакли с “нуля” — от идеи. Они делаются долго. На идею этюдным методом мы накапливали телесные пластические выражения. Есть и другой путь, ведь помимо спектаклей мы даем много локальных импровизационных выступлений. Последний, ты помнишь, это “Карлсон” (прим. Театр “InZhest” подготовил специальный перформанс для открытия выставки “Искусственный отбор” в июне 2014). Тогда был заказ, определенная ситуация. Любая тема в пластическом театре — это всегда ее выражение. Эти идеи, формы накапливаются, а потом вдруг — раз и собираются в большой спектакль.
“Доступ к телу” — все, что там есть — это фрагменты прошлых работ, за исключением эпизода “Золотой век”. Появился он так. Накануне меня замучили рекламные агентства, зовут на корпоративы и спрашивают: “А у вас есть золотые статуи?”. Нет у нас золотых статуй! Ну вот, решил сделать, мы привлекли художника по костюмам — Татьяну Лисовенко. Сейчас “Золотой век” живет своей жизнью — на фестивалях, на Славянском базаре его будем играть…
“Доступ к телу”, реж. В.Иноземцев (2010). Фото: azphoto.eu
А.Ш.: Спектакль начинается “Лекцией о телесности”. Для тебя лично что значит этот эпизод: бесполезность слов, обучения, необходимость действия?
В.И.: Я никогда не подхожу к спектаклям, сценам, как к четким идеям. Для меня конкретная сценическая идея хороша, когда в ней есть форма, выстроенность яркого конфликта тела и пространства — и многосмысленность. Тогда я говорю — о, есть хорошая идея! А Дима Скачков (актер) недавно сам стал кандидатом искусствоведения. Он и готовил эту “Лекцию”: интересные высказывания скомпоновал хаотично, чтобы довести все до абсурда. Тут еще появляется образ демиурга, который все определяет, знает. Это видео во время лекции — мы назвали “Куратор”. Основой для него стал мой перформанс на открытии выставки Алексея Иванова (прим. Выставка “Запретный город” в 2004 году). Потом через пару лет решили все отснять. Оператором был Олег Юшко. Я уже не раз использовал это видео для своих постановок.
А.Ш.: В твоих спектаклях реальность кажется очень зыбкой, сначала эта лекция, затем все как будто рушится.
В.И.: Мне интересно, когда сцена напоминает мифологическую ситуацию. Для меня это конфликт Логоса и Хаоса. Как Логос превращается в Хаос, а Хаос рождает Первоначало. А после начинается сказка. Детская. Жили-были Дед и Баба. Потом что-то от них покатилось…
А.Ш.: Так ты был Колобком?
В.И.: Никто из тех, кто писал о спектакле, почему-то не увидел этого. Я неумело перекатываюсь, меня встречают Заяц, Волк, Медведь и Лиса… Но кто может сказать, о чем сказка “Колобок”? О чем курочка “Ряба”? Там запредельная идея, а может, нет ее. Сказка для меня — большой урок. Я говорю не об авторской, а о сказке народной, простой. Попробуй ее объясни. Там загадка.
“Доступ к телу”, реж. В.Иноземцев (2010). Фото: azphoto.eu
А.Ш.: Есть ли в этом эпизоде твоя история работы в ТЮЗе?
В.И.: И да, и нет. Вообще-то в ТЮЗе я работал с конца 1990-х уже достаточно зрелым постановщиком пластики. Этот эпизод — фантазия по проводу взросления, становления, поиска себя в искусстве. Я бы не делал спектакль только о своей биографии. Это вообще жизнь человека — детство, зрелость, кончается смертью, потом второе рождение, все обыгрывается театрально. Звери — это игрушки, которыми наполнена жизнь ребенка. Он ведь всегда играет — игрушками или фантазиями.
А.Ш.: Персонаж-ребенок старается быть как все.
В.И.: Конечно, а как ребенок учится? Как животное — просто повторяет за взрослыми. И актер играет медведя сказочного, но в то же время играет и актера детского театра, который приехал подхалтурить и по-разному к этому относится: то старается, то филонит. Это принцип дель арте: когда ты, с одной стороны, маска, а с другой стороны, играешь маску. Сергей Масько играет актера, который играет Медведя. Это всегда более интересно, тут есть повод для иронии.
А.Ш.: Появляется банановая кожура, и ты знаешь, что если наступить — упадешь, и все равно наступаешь. Знаешь, что это ошибка, но делаешь ее.
В.И.: Должна быть первопричина. Здесь все начиналось так. Эпизод “Беженцы” мы придумали для фестиваля “ДАХ” в 2009 году, показывали впервые во дворике Дворца искусств. Он вошел в “Доступ к телу”. Здесь затронута тема столкновения Личности и Социума. В этот блок я включаю не только эпизод с беженцами, но и видео Матвея Сабурова — с многочисленными войнами, там и Чапаев, и “Звездные войны”. Это видео тоже с историей. Во время перформанса во Вроцлаве у меня был образ Последнего Киномеханика. Там вся история человечества как бы завершилась, и сохранилось 200 метров кинопленки — все, что осталось от кино. Как от античной литературы — меньше 1%, мы знаем кое-что по позднейшим перепискам… Я хотел соединить в спектакле этих беженцев и видео, и вот все развивается под музыку Свиридова — следует эпизод “Время — вперед”.
Так вот с чего начать весь этот блок? Банановая кожура — это первопричина. Ошибка, все ее знают, но бросают и падают… Я говорил, что человек начинает с того, что учится. На самом деле он ничему не учится. Все ошибки возвращаются. Так и здесь. Мне нравится та глубина, которую я не могу понять до конца. Да, есть тема ошибки, раздувание, нагнетание страха, который берется из ерунды. Как Тараканище Чуковского, просто таракан какой-то, а “все звери разбежались”… Конечно, меня подпитывают литературные идеи. У Войновича в “Жизни солдата Чонкина”, как там началась война? Бабки стали бегать, скупать мыло, спички, соль. И как только опустошили магазин — сразу началась война.
“Доступ к телу”, реж. В.Иноземцев (2010). Фото: azphoto.eu
А.Ш.: Сравнивали эпизод с беженцами со старухами Даниила Хармса, что высовываются из окна и всё падают…
В.И.: Да, Хармс меня тоже притягивал, я всегда хотел что-то сделать… Но воплотить реальный образ сложно. Кажется — все написано: бери каскадеров и пусть старухи падают. Но получится просто иллюстрация. У нас они тоже падают, и ничему не учатся. Здесь раскручивание паники, эти беженцы бегут через все века, их костюмы не поймешь из какого времени. Потом появляется тема революции.
А.Ш.: Это уже было раньше?
В.И.: Это цитата — пародия на эпизод из спектакля, который делал минский ансамбль пантомимы “Рух” Владимира Колесова. Они работали в ТЮЗе, а наш театр, тогда еще “Жест”, начинал в 1980-х, и мы участвовали вместе в фестивале советско-кубинской дружбы во Дворце спорта, там собрали “сборную” пантомимы Минска, около ста человек. В этой “революционной пантомиме” мы сначала страдали от мук, затем цепи порвали — и понеслась конница, потом и косили, и сеяли… Целый месяц репетировали 5 минут выступления. Вот все и пригодилось.
А.Ш.: 5 лет назад лидером эпизода “Время —вперед” был очень фактурный актер. Теперь его место заняла своеобразная “кончита вурст”. Время изменилось?
В.И.: Ушел актер Сергей Борсук, и искать такую фактуру было нереально. Я мог поставить другого парня, но должен был быть момент шока. В итоге —появилось много смыслов. У девушки обнаженная грудь (такая свобода на баррикадах) и крест, и борода, и красное знамя. Тут все читаемо. Вроде бы абсурд, сюрреализм. Но посмотри новости — это не сюрреализм, а суровая правда жизни.
Это персонаж, который борется против всего, и верит во все, против чего он борется. Сам мир подсказал какие-то вещи.
“Доступ к телу”, реж. В.Иноземцев (2015). Фото: Т.Грекова
Я не занимаюсь политическим театром, хотя у меня и был дипломный спектакль по Брехту. Мне нравится столкновение идей. А политический театр — все-таки это решение определенных политических задач определенных политических групп на данный момент средствами искусства. Ты занимаешь позицию и ее высказываешь, а другие позиции, соответственно, неверны.
И в эпизоде “Время- вперед” получилось сделать многоплоскостную сцену, неоднозначную. Что сделать, раз вокруг такое творится: попы с погонами, коммунисты с крестами. И опять те же грабли и банановые шкурки. И нет этому конца.
А.Ш.: Конец приходит с твоим “расстрелом”?
В.И.: Да, в итоге персонажи-“биомеханики” во главе с “кончитой вурст” становятся зомби, и я борюсь с ними. Как у Высоцкого в песне про Ивана-дурака, что боролся лешими: “начались его подвиги напрасные, с баб-ягами никчемушная борьба”. Не знаю, насколько получился этот пародийный элемент, что-то вроде “на битву со злом взвейся, сокол, козлом” — как пел Гребенщиков… Начинается борьба, расстрелы, которые надоедают уже.
А.Ш.: Дальше наступает “Золотой век”.
В.И.: Выходят король и королева в костюмах эпохи XVII века: Людовик XIV в роли Аполлона и Венера. На ногах у них котурны — деталь изначально пришла из античного театра, потом — из театра эпохи барокко, который мы и цитируем. А главный персонаж — Харон, в греческой мифологии — тот, кто перевозит мертвых на челне. Он и Бог, и Deus ex machina. Помнишь, когда все окончательно запутывается, появляется Бог из машины и приводит все к единому знаменателю, разрешает конфликты. Он у нас тоже золотой, но в костюме ответственного работника середины прошлого века. А что касается машины — мне нравятся случайности. Конструкция для Харона специально не придумывалась. Наш бывший актер, сейчас техник Геннадий Тобин, купил тележку военного предназначения для подвоза снарядов. Она была защитного цвета — вот, получилась золотая колесница Харона.
“Доступ к телу”, реж. В.Иноземцев (2010). Фото: azphoto.eu
В.И.: Написали, что это спектакль о спектаклях, биография, сны. У нас всегда есть момент, когда все строится по логике сна — действие связано ассоциативно-опосредованной логикой. Я тут не первооткрыватель, это нормальный путь для пластического визуального театра — перетекание образов. И реальность, и мои фантазии, и сны, они могут соприкасаться. И в жизни этапы: родился, учился, умер, а что там — рай золотой…
А.Ш.: После “смерти” есть эпизод с фотографиями, которые появляются на экране.
В.И.: Таня Никеенко сделала это видео для “Доступа к телу”. Но начинается все в “Золотом веке” — на торжественных похоронах мы взяли джазовый ритуал негров. У нас делал джаз Утесов. Вот и появился фрагмент “с одесского кичмана”. Высокое барокко оказывается на кичмане, на базаре. Мы стебаемся, и вдруг накрывает что-то настоящее. Я словно что-то забыл рассказать зрителю. И всплывают фотографии, словно звезды, обрывки. А последняя — крупно показывается фото моего деда по материнской линии, которого я никогда не видел, потому что его расстреляли в 1938 году. Она сделана в тюрьме, ее прислали после перестройки по запросу матери.
“Доступ к телу”, реж. В.Иноземцев (2015). Фото: А.Дубинин
В.И.: Этот эпизод делается в технике буто. А в буто очень важно осознавание своего тела не только здесь и сейчас, и в то же время в его продолженности в прошлом и будущем. Потому что есть твое тело — это предки, родители. В твоем теле они начинают оживать, ты их встречаешь, начинаешь разговаривать. Все, наверное, замечали, как маленький сын может копировать жесты отца. В каждом теле есть присутствие того, кто был до нас, какая —то бесконечность… И этот разговор важен, чтобы ты не ощущал себя пупом земли.
А.Ш.: Ты предлагаешь зрителю найти доступ к собственному телу?
В.И.: Я не говорю, к какому телу… Бахтин говорил о коллективном, общественно-природном теле. А я не философ. Как правило, художники, лучше или хуже интерпретируют мудрецов, но они не рождают свои идеи, а находятся под влиянием чего-то. Я много думаю, как выстроить спектакль, но во многом это — на интуиции. Мне важно подсознательно чувствовать, что идея хороша, она глубокая. Если она меня будоражит, она будет работать. Я ставлю себя на место зрителя, если я делаю спектакль, мне должно быть самому интересно его смотреть. Да, мы играем, но играем серьезные вещи. И этот контраст — я почти дотронулся до какого-то полюса: смерти, истины, а потом ощущаю: да нет, я тут, мое тело здесь.
Этот контраст переживается как катарсис. То, что вкладывается в зрителя через спектакль, гораздо больше, чем индивидуальное тело. Ты больше, чем твое тело.
Фотография обложки // “Доступ к телу”, реж. В.Иноземцев (2010). Фото: azphoto.eu
Мнения авторов не всегда совпадают с позицией редакции. Если вы заметили ошибки, пожалуйста, пишите нам.
