В начале марта состоялось подведение итогов и вручение наград VII Международного драматургического конкурса “Свободный театр”. Гран-при в этом году получил беларус Максим Досько за тексты “Титан”, “Радио „Культура„“ и „И сострадание вмиг открылось ей“ (он также стал победителем в номинации „Эксперимент“).
Для Максима это не только первая победа, но и дебют в качестве драматурга. До последнего времени в беларусской культурной среде его знали как фотографа (в 2012 году состоялась первая персональная выставка „Соприкосновение“ в Галерее „Nova“).
О том, почему вдруг возник интерес к драматургии, о внутренней свободе и повседневности — рассказывает МАКСИМ ДОСЬКО.
Максим Досько // фото Н.Халезин
Максим, ты уже достаточно давно занимаешься фотографией. Почему вдруг в твоих работах возникло и стало доминировать слово?
Максим Досько: Специального образования, как фотографического, так и литературного, у меня нет, круга общения, друзей из сферы искусства тоже изначально не было. Но уже давно возник интерес к искусству. Сначала была музыка, потом занялся фотографией, она стала тем средством, которое на тот момент было мне ближе для передачи мыслей и идей. А потом я начал понимать, что не все могу выразить фотографией. Уже во время подготовки своего первого проекта „Соприкосновение“ мне стало понятно, что чего-то не хватает, одного изображения недостаточно. Так появилась (в рамках проекта) форма инсталляции. Дальше поиск средств продолжился. Возник текст.
Но ведь можно было просто писать литературу? Например, как Алексей Толстов, которого знают как художника и как литератора. Ты же соединил несколько форм — звук, изображение, слово — в единое текстовое полотно.
М. Д.: Я искал средство, которое в дополнении к фотографии позволило бы выразить то непроговоренное, что хотелось сказать. В этом плане, возможно, отправной точкой для меня стала твоя лекция о Павле Пряжко, где ты проводила параллели между его текстами и моими фотографиями. Возникла мысль, что текст может быть в фотографическом проекте не просто как дополнение − описание, разъяснение, анализ, а как равноправный элемент, причем текст может быть художественным, а не как обычно это бывает − публицистическим или критическим. После этого я прочитал несколько текстов Пряжко, других беларусских авторов. Обычно я так и делаю: если что-то интересует, начинаю с современности и с беларусского, а потом уже дальше. Хорошо, что сейчас появляются у нас такие ресурсы, как „зЕрне“, например, где создается библиотека именно беларусских авторов. Потом я стал читать российскую пьесу, но беларусы, если честно, мне более близки − Дмитрий Богославский, Павел Пряжко, Костя Стешик, Павел Рассолько…
До этого я не воспринимал литературный текст как форму для выражения своих идей, наверное, потому что в основном знал только классику и слабо был знаком с современной драматургией. В классической же форме я не видел потенциала для себя. Прочитав современную драму, я по-иному взглянул на возможности слова, ее язык оказался мне близок. Я понял, что таким способом могу выразить то, что хочу, мою тему, а это − повседневность.
Повседневность надо ее же языком и описывать, что и делают авторы новой драмы. Тогда она будет не придуманной, а настоящей.
В юности я писал дневники, записывал как реальные события, так и выдуманные. Обратившись к этим дневникам, я обнаружил, что это интересно, на их основе что-то стал писать. Так началась работа с художественными текстами, драмой.
Первая проба выхода за рамки одной лишь фотографии − это проект „Dead Run“?
М. Д.: Фактически, да. Над тем проектом я начал работать давно. Были фотографии, появился музыкальный трек, для реализации идеи нужен был художественный текст, именно художественный, про минскую действительность. Изначально хотел написать сам, пробовал много вариантов, обращался к дневникам, но все получалось не то, чего-то, казалось, не хватает, не так. А потом прочитал, просто наткнувшись в интернете, текст Пряжко „Три дня в аду“ и понял, что лучше написать для этого проекта невозможно, это было в самую точку, именно то, что надо.
Максим Досько „Dead Run“
Так я соединил свои фотографии и Пашин текст. Хотя, наверное, это не совсем правильно, я должен был сам написать текст. Ведь уже был уверен, что буду работать с текстами, с драмой, писать, а это первая проба в данном направлении. Кроме того, это не совместный проект, а персональный, текст просто взят с разрешения автора. Однако важнее было получить целостное, точное высказывание.
Но в театре режиссер для реализации своего замысла тоже приглашает художника, композитора, драматурга.
М. Д.: Да, возможно. В последнее время я ловлю себя на мысли, что отношусь к своим проектам как к постановкам, фильмам, где есть много всего, где соединяется несколько различных форм, которыми я управляю. Такой мультиформат.
Значит ли это, что зритель должен просто смотреть твой проект как он есть или ты допускаешь, что может появиться другой проводник для этих текстов и музыки?
М. Д.: Конечно, допускаю. С одной стороны, я считаю их законченными произведениями, но с другой, указываю, что это пьесы, а лучше — сценарии. То есть их можно/нужно ставить. Возможно, я так обозначаю от неуверенности, потому что не чувствую за собой права самому определять, что это: готовое литературное произведение или пьеса.
Почему? Мне кажется, сегодня решающее слово за автором. Что получается в итоге — фотография, драматический текст или текст в самом широком смысле, сценарий — решать тебе. Например, текст Пряжко „Я свободен“. Он не обозначил его как фотографический проект, например. Он работает в драматургическом поле, поэтому пишет именно драматургический текст, используя фотографическое изображение. А как твои друзья, знакомые воспринимают твои проекты?
М. Д.: Такая мультиформатность моих текстов их немного обескураживает. Друзья не из культурной среды поначалу недоумевали — вроде текст, в то же время есть аудио, картинки, как это читать, это же не литература уже. Но сюжеты нравятся. Хотя я боялся, что вообще будет негативная реакции. Но нет — вопросы были, а негатива не было.
Максим Досько „Dead Run“
Цикл „Ноябрь 13“ − это новые тексты или они просто ждали своего времени?
М. Д.: Написаны они весной-осенью прошлого года на основе моих дневниковых записей. Была идея, есть темы из записей в дневниках, материал − на основе этого я создавал „проект“. С самого начала мне это представлялось как фильм или постановка: текст описывает происходящее, заложен звук, изображения. Можно сказать, что я уже срежиссировал результат. Даже если знакомиться с этими текстами на сайте, я так продумал схему („нужно сделать это и это“), что все складывается в единое целое и можно увидеть эту историю именно так, как вижу ее я.
В принципе, может получиться такой спектакль без сцены, нужен только интернет и моя страница. И у читателя или зрителя возникнет впечатление, будто он посмотрел спектакль.
Возвращаясь к творчеству Пряжко, как ты воспринял его текст „Я свободен“, в том числе с фотографической точки зрения?
М. Д.: Я не считаю себя профессиональным фотографом. Профессионально, по-моему, фотографией занимаются фотожурналисты и те, кто снимает свадьбы, кооперативы, портреты в детских садах и т. п. В сфере творческой фотографии она — средство выражения для художника. Но с точки зрения, легитимно ли человеку, не имеющему навыков фотографирования (технических, общих навыков, знания истории и т. д.) демонстрировать свои фотографии, использовать фотографию как средство — я не вижу никаких препятствий для этого, если есть необходимость.
Я смотрю фотографии текста „Я свободен“ и у меня нет желания искать ошибки фотографирования. Мне этот свободный человек при просмотре становится интересен, хотя этот человек очень простой, один из миллионов, но в нем есть что-то, что Пряжко и хочет показать. Он это „интересное“ демонстрирует не в лоб, не констатирует, а дает нам самим это найти.
Это что-то, связанное с внутренней свободой человека, обывателя при ограничении его свободы внешней средой.
Максим Досько „Dead Run“
Мне это так видится. Этот текст в оригинальном виде для восприятия очень легок, но не каждый поймет, а точнее ощутит то главное, что закладывал Павел. Возможно, этот текст сложен для режиссера, если он захочет донести то, что заложил автор, так, чтобы стало понятнее большему количеству людей. Если показать в оригинальном виде „Я свободен“ и сказать, что это фотопроект с несколькими текстовыми сообщениями, то это будет, скорее всего, малоинтересно. Но если же воспринимать его как пьесу — это очень любопытно. Хотя ничего странного нет: разное восприятие возникает, разная глубина восприятий.
Что касается любительской фотографии, я всегда любил смотреть фотографии „непрофессионалов“. Выпрашиваю у друзей и знакомых старые семейные пленки, беру фотографии с поездок, событий. Часто — даже, наверное, чаще всего — мне такие фотографии интереснее „профессиональных“. Там чувствуется свобода, никто над изображением не довлеет, это и есть чистое мгновение. Может поэтому мне текст „Я свободен“ сразу был понятен. Я тоже снимаю, стараюсь снимать свободно, без гнета образования и вкуса. А вообще тема свободы очень важна во всем.
К примеру, в творчестве я ощущаю себя полностью свободным. В плане того, что не ставлю перед собой рамок, обязательств, не строю имидж там или стратегию.
Хочу — делаю фотографию, концептуальные вещи, захочется — напишу текст или буду писать картины, музыку… В любом случае буду делать максимально качественное, на мой взгляд, произведение. Изучить сейчас новое средство для выражения, когда огромное количество информации в свободном и легком доступе — не проблема. Сейчас в искусстве, на мой взгляд, можно чувствовать себя абсолютно свободным (правда, только если нет изначальной установки на получение прибыли). Многие художники, находясь в своем очерченном круге инструментария и определенной сфере, часто уже подсознательно боятся делать смелые эксперименты, и это иногда (не всегда) вредит.
На мой взгляд, если говорить о фотографии, в чистом виде она уже изжила свое средство выражения. В концептуальном искусстве, наверное, исчерпать средства сложнее. В фотографии можно, конечно, двигаться, но это уже движение по кругу. Поэтому нового почти ничего не возникает здесь. У меня изначально были концептуальные идеи, проекты. Я не относился к фотографии только как к картинке.
Фотография не позволяла мне выразить повседневность так, как я это вижу. Поэтому и пришел к такому формату, как „Ноябрь 13“. Сейчас это только три истории, но, думаю, это не конец.
Максим Досько „Dead Run“
А почему повседневность?
М. Д.: Потому что я живу в этой повседневности, в очень банальном, можно сказать, ее аспекте. Но я наблюдаю, анализирую, нахожу в ней очень глубокие важные вещи, о которых хочу говорить.
Текст как раз позволяет рассмотреть действительность в микроскоп. Как фотография, когда снял кусок пространства и можно рассмотреть его внимательнее, подробнее.
Поэтому в текстах мне важны детали, которые всегда играют важную роль. Текст, на мой взгляд, самое выразительное средство в этом плане, самое сильное. Литература намного сильнее всех видов искусств, при правильном подходе. Концептуальное искусство сегодня также, по-видимому, исчерпывает себя, становится слишком зрелищным, приближается к шоу. Текст остается тем, посредством чего можно выразить глубинные смыслы. С помощью текста можно передать абсолютно любой замысел, любую идею. К тексту близки театр и кино, мне нравятся такие произведения, в которых театр, кино и литература тесно сплетены. Одно из сильнейших впечатлений последнего времени — это „Проба грунта Казахстана“ Римини Протокол, где присутствуют все три компонента.
Но можно сказать, что, в принципе, использовать различные медиа — тенденция современного искусства.
М. Д.: Да, видимо, это так. Хотя у меня нет изначально такой цели — использовать в проекте различные медиа или искать новые инструменты. Должна возникнуть необходимость именно в том средстве, которое нужно, и использование его должно быть оправдано.
Например, текст „И сострадание вмиг открылось ей“. Сначала мне захотелось написать просто пьесу для театра, с диалогами, структурой, и сделать ее частью проекта. Я попробовал, и мне это не понравилось, а то, что сейчас есть в окончательном виде, изначально было только планом будущей пьесы. Я начал расписывать его событийно, прописывать диалоги. Она была почти готова. Но мне не понравилось, это было совершенно не то, слишком много всего, смысл потерялся. Я все выбросил и оставил, чуть расширив, первоначальный план. И именно так я это себе и представлял. В финале необходим был дополнительный акцент по теме — появился аудио-трек.
Я тут опять не ограничен, я не должен специально написать какую-то определенную пьесу по какому-то заданному формату.
Максим Досько „Dead Run“
Активное использование медиа сегодня — мейнстрим, да. Но изменилась жизнь. Я сама понимаю, например, что больше не могу работать только в одной форме. Моя повседневность состоит из множества пластов — звука, изображения, слова, виртуальности… Я не могу уйти только в одно измерение, это будет неправда.
М. Д.: Потому и я так. Я не мыслю свое творчество только в одном медиа. Возможно, кто-то подумает, что я вторгся не в свое поле. Но я не претендую на место в драматургии, также как и в фотографии. На то, чтобы эти тексты ставили. Я просто делаю то, что считаю нужным, что мне близко, я занимаюсь творчеством из личной сильной необходимости в этом.
Что дает тебе твое техническое образование?
М. Д.: Ну, я работаю по технической специальности. Возможно, оно что-то дает в складе ума, мышлении, я не анализировал это, если честно. И если вот задуматься, какой склад мышления у меня преобладает — технический или гуманитарный, то я не смогу ответить однозначно. Вообще, по моему мнению, высшее образование должно быть таким, чтобы было сложно четко разграничить какие-то сферы; это должен быть высокий уровень развития человека в целом.
Что изменилось для тебя после получения гран-при конкурса „Свободный театр“? Что это за опыт? Какие впечатления?
М. Д.: Теперь я знаю, что мои тексты можно назвать пьесами.
Я твердо понимаю, что их можно/нужно ставить, потому что даже в форме читки получились еще более сильные произведения, нежели сами по себе в литературно-мультимедийном виде.
Гран-при добавило уверенности в своем взгляде, в своих силах, расширило аудиторию моих текстов и проектов, а это очень важно, наверное, наиболее важно для меня. Надо отдать должное организаторам конкурса, Свободному театру за то, как конкурс был проведен — очень высокий уровень. Они делают очень важное дело, делают отлично, с полной самоотдачей и беспристрастностью.
Разговаривала Таня Артимович, ноябрь-март 2014
Мнения авторов не всегда совпадают с позицией редакции. Если вы заметили ошибки, пожалуйста, пишите нам.
