11 ноября 2013 состоялась дискуссия “Альтернативное театральное движение в Беларуси: что и для чего?”
В дискуссии приняли участие: Вика Белякова (Центр беларусской драматургии), Владимир Галак (руководитель движения “Двери”), Вячеслав Иноземцев (режиссер, руководитель театра “ИнЖест”), Валентина Мороз (преподаватель, режиссер), Екатерина Солодуха (менеджер фестиваля “Тэатральны куфар”), Инга Линдоренко (куратор проекта “Мертвый сезон. Новая драма из Беларуси”, менеджер 34mag.net). Модератор Татьяна Артимович.
Татьяна Артимович: Добрый день, спасибо всем, кто присоединился к нашей встрече. Сегодня собрались представители различных альтернативных театральных проектов. Но цель нашей встречи видится, скорее, не в том, чтобы мы пришли к какому-то едино правильному ответу на вопрос альтернативности, но поделились своими мыслями, идеями по поводу того, что каждый из нас понимает под этим определением.
Сегодня в Беларуси существует около десятка и даже больше приватных театральных инициатив, абсолютно разных по форме, целям, языку. Но объединяет их то, что все они обозначают себя альтернативой, в первую очередь − репертуарному беларусскому театру. Но что мы сегодня имеем в виду под “быть альтернативным театральным проектом”?
Владимир Галак: В этом плане мне импонирует статья о независимом театре в Беларуси Татьяны Артимович, в которой автор дала определение альтернативных театров. Она взглянула на этот вопрос с двух точек зрения. Идеологической, т. е. театр, который противостоит, конфронтирует либо отходит от официальной театральной политики. И с точки зрения средств выразительности: тот театр, который не пользуется традиционными средствами выразительности, а использует новые средства, найденные экспериментальным путем.
“Двери” не позиционируют себя как альтернативный проект. Начавшись как движение любительских театров, мы поняли, что существует много театральных компаний и проектов, которые состоят из непрофессиональных актеров и режиссеров, но уровень игры, мастерство которых выходит за рамки любительства. Самый яркий пример, который мне приходит в голову, это средневековый театр “Плутовской театр “ДиГриза”, состоящий практически из актеров-непрофессионалов, пришедших из других, нетеатральных, областей. Но в то же время они являются профессиональным уличным театром, работающим в уникальном жанре. Осуществляют реконструкцию средневековых танцев, воспроизводят театральные жанры 14−16 вв. и т. д. “ДиГриза” альтернативен? По нашим критериям, безусловно.
Таким образом, “альтернативность” — это не клеймо, а, скорее, образ жизни.
Владимир Галак
Вячеслав Иноземцев: Я не теоретик, но как мне кажется, любое начинание всегда альтернативно. По большей части молодые люди всегда начинают, желая ниспровергнуть основы. Это нормально. Когда я начинал, не очень точно знал, что мне нравится, но я точно знал, что мне не нравится. Это была опорная точка. Другое дело, как это реализовать. Можно сказать, что мне это не нравится, и остановится, другое дело — что-то делать. Но дальше вопрос: каким образом, если тебя не пускают в официальные театры? Может, это плохо, а может, хорошо. Все традиционные формы по-своему хороши, есть школа, традиция, мастерство. Но есть и иерархия, определенная закостенелость, которую трудно преодолеть, особенно молодым людям — режиссерам, актерам, которые приходят в гостеатры. Поэтому должны быть другие возможности.
Но куда идти, как себя реализовать? Если ты не в гостеатре, ты не получаешь на госслужбе зарплату. Для себя я нашел выход: в каждой структуре нужно искать щели.
Какая бы жесткая структура ни была, всегда есть щели. Это наша возможность.
Не обязательно устраивать “театральный октябрь” каждый год, но, конечно, мини-революции нужны. Дальше для меня вопрос реализации. С одной стороны, иногда то, что я сейчас вижу, и то, что называет себя экспериментальным, альтернативным, инновационным, — это изобретение трехколесного велосипеда. Но, с другой стороны, надо себя активно подавать, а если сидеть скромно в уголке, о тебе никто не узнает. Театр, в который не ходит зритель, это не театр.
Т. А.: Театр „ИнЖест“ является альтернативным проектом уже почти 30 лет. Для вас это вынужденность или осознанный выбор?
В. И.: Я хотел этим заниматься и занимаюсь до сих пор. Я не прилагал усилий для того, чтобы „ИнЖест“ стал гостеатром. Мне иногда предлагали влиться в какой-то театр. Но мы всегда просчитывали ситуацию, и я всегда отказывался, потому что не видел для себя выгоды. Репетиционных помещений нет, реквизит хранить негде, спектакль тебе дадут играть в лучшем случае раз в месяц, но при этом ты должен быть сильно благодарен за это, и за это тебя будут использовать стадом зайчиков в 6 ряду во всех массовках. А меня такое, конечно, не устраивало. Тем более был пример с театром пантомимы „Рух“, и ничем хорошим это не закончилось. В 1979 году этот ансамбль сделали профессиональной труппой при ТЮЗ. Это продлилось 5 лет и закончилось бесславно: коллектив развалился, никто на спектакли не ходил. Хотя проблема была не только в конфигурации, были и творческие проблемы. Театр был слишком заточен под старый стиль, а когда пришла перестройка, это перестало работать.
Валентина Мороз: Я размышляла на эту тему, и как мне представляется, есть два важных компонента, которые выводят проект на уровень альтернативного. Во-первых, это иной художественный язык. Есть гостеатры со своим традиционным художественным языком, и любое явление, которое выходит за его пределы, наверное, можно называть альтернативным.
Во-вторых, есть некий круг тем. На сегодняшний день гостеатры занимаются тем, что в основном развлекают публику. Серьезный разговор со зрителем, где ему предлагаются какие-то актуальные проблемы, вопросы сегодняшнего дня, практически отсутствует.
Есть целый ряд тем, которые, как мне кажется, вообще табуированы в современном белорусском театре. Это и вопросы религии, и гендерные проблемы, и вопросы, касающиеся Второй мировой войны, и т. д.
И получается, что любой разговор, любой круг тем (вербальный это или невербальный способ высказывания), которые выходят за пределы принятого, тоже выводят проект на уровень альтернативного.
Валентина Мороз
Катерина Солодуха: Когда мы начинали фестиваль студенческих театров „Тэатральны куфар“ (в мире говорят „университетских“, но у нас принято — студенческих), то этот проект не задумывался как альтернатива чему-то. Эта идея родилась спонтанно и начала развиваться как эксперимент. Затем мы стали уже осознанно интересоваться этим движением, изучать, чем занимаются наши коллеги в мире, и попали, мне кажется, в это понятие альтернативного театра, ведь в какой-то степени мы создаем альтернативу репертуарному театру. У университетского театра есть свои законы, своя жизнь. Он должен быть актуальным, хотя я не могу сказать, что всегда наблюдаю актуальные постановки в нашем университетском театре. Иногда удивляет, чем обусловлен выбор режиссера и насколько интересно студентам играть в этих пьесах. Тем не менее, фестивалю уже 10 лет, и сегодня мы называем себя не только и не столько фестивалем, сколько международным проектом, действующим на протяжении года по формуле „Фестиваль +“: плюс мастер-классы и встречи, спектакли и семинары, драмалаб и пластический „куфар“.
Мне представляется альтернативой все то, что выходит за пределы мейнстрима, или так оно должно быть, по крайней мере.
Еще мне импонирует понятие скорее не альтернативного театра, а театра „фриндж“ (от англ. fringe — „выходящий за рамки общепринятого“ — прим. редакции), которое существует в западной культуре. Это понятие зародилось на Эдинбургском фестивале и, подчеркивая экспериментальный характер таких театров, объединяет, или вернее − не делает разграничений между любительскими театрами и профессиональными. И если здесь коснуться вопроса любительства, то в мире принято считать театр или человека, долго и упорно занимающегося профессией, не любителем, а профессионалом, даже если у него нет специального образования. Университетский театр представляет собой „микс“. Здесь есть и профессионалы, и любители.
Т. А.: Небольшой комментарий по поводу университетских театров. Катерина отметила, что такой театр должен быть актуальным, но у наших студенческих театров как раз не хватает этой актуальности. Год назад я участвовала в Международной конференции университетских театров и услышала две презентации: о лондонском университетском театре и, если не ошибаюсь, уругвайском или другой латиноамериканской страны, где была сложная политическая ситуация. Оба спикера отмечали, что для людей, которые приходили в эти университетские театры, это была в первую очередь форма, способ, которым они могли выразить свою гражданскую позицию. В Уругвае этот театр делал протестное искусство, сопротивлялся существующему на тот момент политическому строю. В Лондонском университетском театре ставились достаточно острые постановки, открыто критикующие королеву, например, и к этому театру прислушивались. И тогда я для себя отметила, насколько это отличается от того, что происходит у нас.
То, что я видела в беларусских студенческих театрах, чаще всего беззубо, без четко и ясно выраженной идеи, цели. Вернее, одна цель у молодых артистов очевидна: покрасоваться на сцене и услышать аплодисменты.
К. С.: Соглашусь с этим. Театров, которые делали бы более осознанные и серьезные вещи, у нас мало. Назвать можно только несколько таких примеров. Притом что университетские театры часто обладают большей свободой выбора — нет жестких рамок, строгой репертуарной политики, ректоры не указывают, что нужно делать и что должны играть. Но приходят молодые ребята, и у них цель: показать себя. Хотят уже через месяц выйти на сцену и быть „звездой“. И когда они понимают, что это долгий процесс с обязательной подготовительной работой, введением хотя бы в основы актерского мастерства, постоянным тренингом, то очень скоро уходят, потому что не готовы ждать выхода на сцену год или больше.
А в мире университетские театры действительно часто играют важную роль. Так, в Аргентине именно студенты выходили на сцену и открыто говорили о том, что их волнует, тем самым повлияв на смену политической системы.
Вика Белякова: Само определение альтернативности мне кажется скользким с теоретической точки зрения. Когда произносишь „альтернатива“, сразу возникает вопрос — чему? Репертуарному театру? Тогда это связано с вопросами организации. Альтернатива системе Станиславского? Это другая история: альтернатива может быть внутри одного театра. Например, спектакль „Свадьба“ в Купаловском театре — это альтернативный спектакль, но он идет в репертуарном театре.
Почему деятельность Центра беларусской драматургии можно в определенной степени назвать альтернативной, несмотря на то, что мы находимся в системе гостеатра? Читка — это относительно новая для Беларуси форма. Она не является чем-то привычным для нашего театра. Поэтому хочется назвать её новой, альтернативной, экспериментальной.
Тем не менее, альтернативный театр − это очень широкое понятие, свести его к чему-то одному сложно — после каждой характеристики всегда возникает „но“.
Таня Артимович
Т. А.: Мне бы хотелось добавить небольшой комментарий к высказыванию Вики по поводу читки как новой для Беларуси формы. Возможно, нам пора уже отказываться от прилагательных типа „новый“, „экспериментальный“, когда мы говорим о таких практиках? Например, с формой читки у нас работают уже более 10 лет — различные мастерские, лаборатории, деятельность Беларусского свободного театра. Другое дело, что это не осмысляется, не фиксируется. Но мне кажется продуктивнее, вместо того чтобы каждый раз бороться за право быть первыми, новыми и т. д., заняться переосмыслением того, что уже было сделано. И тогда начинать придется не с нуля, а проанализировав ошибки, достижения предшественников, пойти дальше. Развивать, например, форму читки в уже какую-то другую форму.
Мне кажется, одной из больших проблем нашего театрального сообщества как раз и является закрытость. Мы не воспринимаем, не интересуемся тем, что делают наши коллеги.
Не учимся друг у друга, наоборот, можно сказать, игнорируем. И как сказал Вячеслав Иноземцев, каждый раз изобретаем велосипед, будучи твердо убежденными, что сказали новое слово.
В. Б.: Мне кажется, это связано с той ситуацией, которая сложилось в беларусском театре. У нас наблюдается серьезный разрыв между поколениями. Это либо Борис Луценко и Николай Пинигин, либо уже Катя Аверкова, т. е. 40-летних нет. Поэтому у нас и не случилось ситуации заимствования, логического перехода из одного поколения в другое. Поэтому мы и начинаем с нуля. Или нам кажется, что с нуля.
В. М.: Похожая ситуация была и в российском театре. Середина 1990-х, в принципе, проваленное время, актеров и режиссеров этого поколения там тоже очень мало. Но в российском театре успели уже наверстать упущенное, и те процессы, которые у нас сейчас только разворачиваются, там уже прошли. Это было в 2004−2008 годах. Сейчас они находятся уже на другом этапе развития в театре.
Инга Линдоренко: Я представляю интернет-журнал 34mag.net. На мультилейбле “Пяршак” 30 октября состоялась презентация сборника новой драмы из Беларуси “Мертвый сезон”. “Мертвый сезон” — это девять драматургических текстов от восьми современных авторов. В сборник вошли произведения Павла Пряжко, Константина Стешика, Дмитрия Богославского, Павла Рассолько, Яро, Юлии Шевчук, Тани Артимович и Риммы Ушкевич.
Мне кажется, этот сборник должно было бы выпустить Министерство культуры. Так как под обложкой “Мертвого сезона” собраны тексты авторов − ярких представителей актуальной белорусской драматургии, которая интересна не только в локальном, но и в глобальном контексте. Но, как мы видим, Минкульт не выпускает такой сборник, и эту роль на себя берут другие институции, в данном случае мы, медийный ресурс.
Альтернативным этот проект делает и проблематика, которую затрагивают тексты авторов, и форма подачи информации (электронная книга), и отсутствие какой-либо цензуры, а также сам факт кооперации различных культурных агентов.
Я не знаю, надо ли думать о том, что такое альтернативное театральное движение в Беларуси. Тут любое движение альтернативно, если оно идет вразрез с политикой власти. Возможно, в другом контексте какие-то из пьес этого сборника не рассматривались бы как альтернативные, т. е., может, именно такая категория была бы не нужна. Но в беларусской ситуации, когда доступ людей к творческому продукту многих авторов ограничен или даже запрещен, а проблематика, к которой может обращаться искусство, контролируется внешней и внутренней цензурой, альтернативным становится очень многое.
Нас скорее интересует задача обеспечения доступа к альтернативным продуктам культуры. Мы, конечно, не первопроходцы в сфере публикации пьес новой драмы, потому что Беларусский свободный театр выпускал сборник пьес, в том числе с английскими переводами, куда входили тексты Пряжко и др. Наша инновация в том, что мы используем новые технические возможности, чтобы более широкую аудиторию познакомить с беларусской новой драмой хотя бы в таком формате. Если нельзя увидеть спектакль на сцене беларусского театра, то читателям остается ставить спектакли силами своего воображения по пьесам драматургов.
Пример кооперации 34mag.net с “Европейским кафе”, Платформой перформативных практик “зЕрне”, с драматургами показывает то, насколько эффективно можно работать, если разные институции, имея человеческие и информационные ресурсы, могут создавать общий продукт и достигать хороших результатов.
Выступать одним альтернативным культурным фронтом — эффективный метод, и я надеюсь, что для кого-то это будет хороший пример кооперации между институциями разных направлений.
Инга Линдоренко
Т. А.: А выступление единым фронтом против кого?
И. Л.: Это фронт, скорее, не против, а за кого-то. Держать в голове врага, с которым борешься (в одном лице или в лице системы), − не самый эффективный способ. Это скорее единый фронт за культурные перемены в обществе: чтобы сбивать устаревшие установки, расширять рамки, думать, видеть, обсуждать, инспирировать к действию. Мы за это. С другой стороны, мы понимаем, что альтернативная культура в Беларуси сейчас находится в гетто. Даже достигая с помощью наших технологий более широких аудиторий, охват не так велик, как хотелось бы.
Зритель: Я уважаю людей, которые высказывались, но в большинстве своем я услышал только: “…В Минске сейчас этого практически нет” и т. д. Хотя это давно уже есть. Спасибо за организацию этой встречи, я, например, понял, в какой ситуации мы сейчас находимся. Например, говорили, что в том же государственном университете студенты могут делать, что хотят, но это неправда.
К. С.: Я прекрасно знаю нашу ситуацию. Но я говорила про репертуарную политику, которая не касается университетских театров. Наши ребята, например, могут ставить Пряжко и других, и никто им это не запрещает.
Зритель: Но может, стоит говорить в других категориях? Мне бы хотелось побольше услышать нового для себя, а не пережевывание того, чего нет, или того, что было. Хочется двигаться вперед, а не топтаться на месте.
Т. А.: Спасибо всем за высказывания. Да, возможно, вопрос понимания альтернативности сложный для обсуждения, в том числе и потому, что непонятно − как, в каком направлении его нужно развивать в нашем контексте. Но второй вопрос, который был заявлен в дискуссии, это вопрос платформы. Мы знаем примеры из других контекстов, когда различные театральные проекты объединялись в платформы.
Например, недавно в Минск с лекциями приезжала теоретик из Сербии Ана Вуянович, она рассказывала об опыте Сербии в период Милошевича, когда альтернативные театральные группы объединились на одной площадке — “Другая сцена”. Это были различные по эстетическим формам, языкам проекты, у них были разные задачи. Но они понимали, что смогут успешнее продвигать и развивать свою деятельность, если начнут сотрудничать друг с другом. Похожее можно было наблюдать в Польше в период Солидарности. Я никого не призываю объединяться, это индивидуальное желание и право. Но вот вопрос: возможна ли такая форма в Беларуси?
В. Г.: Платформа — это средство. Нужно определить цель: почему? зачем? Если будет цель и методика, то это возможно. Но если создавать платформу просто “чтобы было”, то это нецелесообразно.
Виктория Биран: Предлагаю цель: чтобы актуальное вышло из категории альтернативного.
В. Г.: Вот одна из возможных целей. То есть театры должны прийти к какому-то согласию по ряду вопросов: идеологических моментов, средств создания, проведения финансовой политики. То есть главное − определиться с целью, чтобы она была понятна всем, создать свое представительство и т. д. Кроме того, в процессе подготовки необходимо максимально избегать многозначных слов и абстрактных понятий, таких как “актуальное” и т. д. Все должно быть предельно ясно; терминология, цели и задачи − однозначные и не терпящие иных трактовок, кроме тех, что изначально имеются в виду. И я не считаю это каким-то нереальным проектом.
Вика Белякова
И. Л.: Несомненно, такие практики полезны. Но насколько возникла здесь потребность у самих людей, связанных с театром, создавать эту платформу? Если инициировать такое движение одним человеком, будет ли эта платформа эффективно работать? Наверное, такое движение происходит тогда, когда в нем возникает потребность, когда люди жаждут совместного действия. Возможно, искусственно созданная альтернативная театральная платформа будет иметь высокий градус внутреннего напряжения.
Хорошо заимствовать практики, смотреть, как это работает в других контекстах. Но действительно ли здесь уже произошел момент, когда «все взорвется», в хорошем смысле.
Т. А.: Перед этим ты сама отметила момент эффективности коопераций. То есть, возможно, эти кооперации пока спонтанные, но факт: мы приходим к осознанию того, что нам это необходимо. Возможно, когда мы рассуждаем о платформе, нужно мыслить ее шире: как платформу, где в кооперацию вступили бы различные проекты.
И. Л.: Значит, вирус запущен. Важно инфицировать среду новыми практиками. Здесь говорилось, что копание в старом − это скучно. Но сборник “Мертвый сезон” – это тоже копание в старом, по сути. Потому что он состоит в том числе и из старых текстов. Но важно фиксировать какие-то моменты, еще раз их обсуждать и осмысливать. И сейчас мы можем зафиксировать, что произошел момент, когда различные по профилю институции стали заниматься театральными проектами. И будет интересно посмотреть, что произойдет через 5 лет, какие совместные проекты еще появятся.
В. М.: Да, это должно произойти естественным образом. Но сегодня мы видим, что здесь сидят представители различных инициатив, возникших в последнее время. То есть люди, имея собственные цели, задачи, объединились в какие-то структуры — Свободный театр, движение “Двери”, “Театральный куфар”. То есть процесс идет.
Возможно, нам действительно нужно собираться и проговаривать свои цели на каком-то этапе. Искать варианты сотрудничества. Создавать поле совместных инициатив.
В. И.: Что я могу предложить кроме своих спектаклей? 15 ноября мы снова играем “ДК Данс”, спектакль, которому уже 13 лет, и каждый раз приходят люди. Мне сложно говорить об альтернативности, я побаиваюсь таких слов. Просто делаю то, что мне нравится. Вот мы опять готовимся к февралю, организовываем второй форум “ПлаSтоформа”. Когда-то ребята из Гомеля и Гродно предложили мне создать платформу современного танца. Я сказал, что к танцу мало имею отношения, и родилась идея “ПлаSтоформы”. Сейчас мы расширили формат: помимо пластических и танц-театров добавили экспериментальные.
Мы не хотим делать полноформатный фестиваль и приглашать звезд из Европы. Главная цель — собрать те беларусские команды, кто в этом плане хоть как-то развивается. Хотите что-то показать, вот шанс. А дальше давайте рассуждать. Конечно, сложно, денег, условий нет. Но я настаиваю на том, что нужно продолжать.
Зритель: А если не дают продолжать? Вот к вам завтра придут и скажут, что вы не можете дальше показываться. Мы вот, например, делаем то, что нам нравится, и людям нравятся, они приходят. Но в какой-то момент приходят и говорят: вы не можете больше этого делать. И куда бы мы ни сунулись, в какие щели, как вы говорите, везде эти щели закрываются.
В. И.: Мне сложно что-то советовать. У меня только свой опыт. У нас не было жестких запретов, но была ситуация, когда тетя написала в Минкульт, и 2 года нам не давали сцену, потому что кто-то чего-то испугался. Но время прошло и стали давать. Нет гарантированных рецептов. Понятно, что мы живем в достаточно жестких условиях. Но бывали в истории примеры похуже, и все равно люди работали. То есть надо искать варианты. Я не говорю, что надо идти на поклоны и компромиссы, но выходы есть всегда.
И. Л.: Да, театр “ИнЖест” существует уже несколько десятилетий, есть большая аудитория, к вам в студию приходят молодые люди. Но мы же понимаем, что ваши актеры находятся в абсолютно других условиях, чем актеры Купаловского театра, которые строят себе жилье. Ваши актеры, в хорошем смысле слова, «идеалисты». Хорошо, что вокруг вас собрались люди, для которых фактор социальной обеспеченности не так важен.
Я понимаю, о чем говорит Кирилл. Но не стоит, мне кажется, проводить такие жесткие границы − этот спектакль политический, а этот нет. “ИнЖест” для нашего контекста также делает достаточно радикальные вещи, и письмо в Минкульт это хорошо подтверждает. В том числе и с точки зрения языка, которым это делает “ИнЖест”.
Это как раз то – крик на сцене, обнаженная натура, тема смерти, − что официальная культурная политика хотела бы исключить в том числе, и поэтому такие формы мы и называем альтернативными.
Другое дело, что нет того прямого ясного посыла, который очевиден в спектаклях Свободного театра. Поэтому не стоит, возможно, так категорично относится к другим формам.
Т. А.: Когда идея такой дискуссии возникла, было понятно, что это сложный разговор. И, наверное, сейчас не стоит такая задача − договориться до чего-то конкретного. Сложно даже делать какой-то вывод после этого разговора. Понятно, что по-разному нами воспринимается понятие альтернативности, у каждого свои цели и задачи. Для создания платформы должна наступить какая-то точка кипения. Те, кто должны найти друг друга, найдут и объединятся.
В. Г.: Я бы хотел добавить по поводу идеи платформы. Как один из возможных вариантов развития событий — не обязательно ждать точки кипения. Необходимо появление активиста (группы активистов), который видел бы весь процесс в целом, у которого найдутся силы, энергия договориться со всеми, предложить структуру, объяснить, что люди получат и что они могут дать взамен. Тут, конечно, возникает ряд вопросов, например, проблема качественного менеджмента. Это один вариант такой инициативы сверху.
Т. А.: Но та модель, о который ты говоришь, это, скорее, какой-то последующий для нас этап. Ты сказал, что нужно заинтересовать коллективы, объяснив им, что они получат. То есть речь уже идет о конкретной выгоде. Но если вернуться к примеру “Другой сцены”, люди объединялись не потому, что думали о материальной выгоде и т. д.
Для них театр, форма платформы были всего лишь средствами. И когда мы обсуждали беззубость наших университетских театров, хотим мы того или нет, но мы приходим к проблеме гражданского общества в этой стране.
Наверное, преодолев эту ситуацию, мы вступим уже в другие условия, и, возможно, тогда будет актуальна та модель, о который говорит Владимир. Но сейчас проблема менеджмента для нас, я бы сказала, второстепенная. Поэтому нужно ждать наступления какого-то критического момента, когда действительно люди, для которых эта платформа станет средством говорить свободно, быть свободными, найдут друг друга и будут кооперироваться.
На мой взгляд, определенные процессы происходят. Тот факт, что медийное издание решило сделать такой сборник, как “Мертвый сезон”, хорошее этому подтверждение. Раньше, как я помню, читки новой драмы, дискуссии были интересны только узкому театральному кругу людей.
Этот проект выводит театральное явление из какого-то специального поля. И хотя ситуация у нас, казалось бы, абсолютно неблагоприятная для этого, выход, как мы видим, находится.
Минск, 2013
Скачать сборник “Мертвый сезон” можно ТУТ.
Фотографии Юли Соколовской. На обложке − сцена со спектакля “Родные и близкие” (исп. Я.Русакевич, реж. В.Щербань), презентации сборника “Мертвый сезон”.
Мнения авторов не всегда совпадают с позицией редакции. Если вы заметили ошибки, пожалуйста, пишите нам..
